Наш хозяин, Олаф Свенссон - Олег Свиньин - был похоже, из последних. Хотя в разговоре старательно избегал - прямых ответов. То, на чем мы плыли сейчас, было его "семейным предприятием" - старшая женщина была его женой, молодая и один из парней - его дочерью и сыном, второй парень - муж дочери. Жили они дальше по берегу этого фиорда, в… - слово это у норвежцев означает и "деревня" и "хутор". На жизнь зарабатывали - ясно, чем.
–… рыбаки мы все, земля-то не пахотная! Что поймаем - сыты будем. Перед войной, хорошо жили - не богато, но и не бедствовали, а что еще человеку надо? Я на траулере, полгода сезон, полгода дома. Сына хотел, в училище морское - да вот война, ну да после будет… Дочку замуж выдал, в тридцать девятом, за хорошего человека - образованный, места капитана ждал, помощником ходил уже два года. Дом по дешевке купили, починили, баркас этот - тоже…
Земля пахотная - ну никогда не сказал бы так норвежец, да и наш, живший тут поколения. Точно - с двадцатых ты, пскобской или тверской - на хохла не похож… И попал ты на севера, не иначе как в раскулачивание, а границу перелетел, воронок, срок оттянув на канале - до тридцать третьего, тут граница еще на некрепком замке была, слышал что-то… Ну да я тебе - не товарищ Ежов или Берия, мне твое житие прошлое - по барабану. И слушаю я тебя, очень даже внимательно, единственно чтоб понять - что ждать от тебя и твоего семейства, прям сейчас. Потому как не решил еще - дойдем до сговоренного места, и мирно разбегаемся, или…
–А что ж ты - здесь? Тебя послушать - так тебя, зятя, да и сына, на любое судно бы взяли, может даже не простым матросом, а целым боцманом? Или немцы в торгфлоте своем, сейчас мало платят? Уж точно - не одной рыбкой бы питались!
–Или на дне бы лежали. Сколько знакомых моих - война ведь! А по-нашему, так лучше - не в первых, но зато и голову сохранить. Пока - война. Ну а после - видно будет. Те победят, эти - всем моряки нужны. И рыба - тоже.
–Так ты что, за немцев, или…?
Знал бы ты, дядя, что ответом своим сейчас - приговор выносишь. И себе, и всем своим.
–Знаешь, начальник, отчего я от советов ушел? С землицы родной - где дед и отец мои остались? Это вот, "даешь!", и гори, себя не жалея, ради общего дела - нельзя так, чтобы всем и по приказу! Вон, кровь моя, сын, Игорь был, стал Ингвар, и дочка Оля - стала Хельгой, от русских речь только осталась. Я ни за тех, ни за этих - я за жизнь. Которая - при любых, должна продолжаться. А не - гореть, незнамо за что.
М-да, а впрочем, если б не план "Ост" - не стало бы у нас, таких свенссонов, каждый второй? Ладно - живи, дядя, раз семью свою так любишь. Потому что, донесешь после - и хрен немцам докажешь, что случайно помог: подметут и тебя, и твоих, без остатка.
–Как знаешь, дядя. Только, "кто смирно сидит, тех первыми и режут", как один мой знакомый сказал, Румата Эсторский - ну да ты не знаешь его. Мы вот, может быть своей смертью и не помрем, хотя и хочется - но уж точно, любому напоследок такое устроим, в аду нас со страхом помнить будет. А тебя, прихлопнут походя, как комара - и даже, отомстить некому.
–Не прихлопнут - твердо ответил Свенссон - рыбка, она всем нужна. Как хлеб. Война, не война - а кушать хочется.
–Ага. Хочется. Потому ты счас и плывешь - на палочном ходу!
Немцы - это орднунг! То есть, чтобы ничто - мимо кассы! Здесь, в Норвегии, не было таких зверств, как на Восточном фронте - но налогом облагалось все; причем в отличие от большевиков с их продразверсткой, или братков девяностых с их поборами "за охрану", собиралось все до копейки, и никакие оправдания в расчет не брались по определению. Норвежцы, естественно, не были дураками - как учесть, сколько рыбы ты вчера поймал? - но и немцы тоже. Таких как Свенссон, могли остановить в любое время - и по своему усмотрению, забрать любую часть улова (правда, пару самых тощих рыбин обычно оставляли, чтоб с голоду не помер).
Впрочем, менты - они одинаковы, всюду и во всех временах. В конце девяностых, мне пришлось по делу с месяц жить в Питере, у одной дальней родни. Васильевский остров, Шестая линия - и прямо под окнами, у закрытого кинотеатра, самостийный "блошиный рынок". На который раз-два в день совершали налет менты. Лениво покрикивая что-то о "торговле в неустановленных местах", они обходили ряды, собирая оброк в свой карман - надо полагать, по закону! Еще у этой родни в квартире, делали ремонт два таджика - клали плитку в ванной; так вышло, что по завершении, не оказалось под рукой машины чтобы отвести их обратно.
–Тогда на такси дай, хозяин! Уговор был - что отвезешь. И вызови.
–Вы что, оху…? Отсюда, до Петроградки - пешком добежать, двадцать минут, тем более что лето, сухо и тепло! На трамвай дам - и не борзейте!
–Нет, хозяин, нам нельзя. Милиционер спросит - где регистрация, вот, пятьсот рублей - дальше другой подойдет, спросит - а если в участок, то все деньги, что ты заплатил, найдут и отберут - на такси дешевле выйдет, хозяин! За что работали?
–Тьфу! Ладно, держите еще - вызову счас.
М-да - оставляли, лишь чтобы с голоду не помер. Но для свенсонов, рыба была не одной лишь едой, но и товаром на продажу - за который они только и могли, купить хлеб, одежду, любую нужную в хозяйстве вещь - и топливо, тоже! Потому, сейчас мы сплавлялись, не включая мотор, пользуясь отливом - сам хозяин, его сын и зять, здоровенными дрынами (назвать это веслами, у меня язык не поворачивался, разве что на римской галере), то подгребали, то отталкивались от дна или камней.
–Так даже лучше. Там, на мысу, раньше лоцманский пост был. А теперь немцы свой поставили. Мимо идешь - остановят, обыщут, заберут. Особенно - если с уловом идешь.